В преддверии дня памяти и скорби хочу рассказать о своей маме Тамаре Васильевне Кузнецовой. О её нелёгкой судьбе. Она родилась на Смоленщине. Там встретила войну. Уже после войны оказалась на Урале, вышла замуж, родила нас – семерых детей. Всех вырастила живыми-здоровыми, воспитала быть честными и жить своим трудом.
Сама она всю жизнь только и делала, что работала: на заводе, дома, в огороде…
Никогда я не слышала от неё грубого слова или крика. Она была тихой и незаметной. По молодости мне казалось даже, что ей нечем гордиться. Только повзрослев, поняла.
И то, сколько ей пришлось пережить во время войны. И то, как она исполнила главную миссию женщины: дала жизнь на земле семерым детям, 13 внукам, 10 правнукам. А сколько их ещё будет?!
Мама ушла из жизни в 2010 году. Ушла 1 мая, не дожив нескольких дней до 65-летия Победы.
Смоленщина. Деревня Гаврилово Дорогобужского района. На начало войны ей было 15. В то лето, в деревню, к её бабушке по отцовской линии, приехали два брата из Москвы Пётр и Павел Хохловы. Пётр заканчивал школу, а Павлу было 10.
Сразу после начала войны из деревни забрали всех мужиков. Фронт продвигался очень быстро. Через месяц немец был уже в Смоленске. Деревня загудела: боялись немцев, а защитников не было. Ползли слухи о жестоких расправах.
Тут в лесу появился отряд солдат разбитой части, вышедший из окружения. Они позвали жителей с собой в лес, создать партизанский отряд. Туда ушло руководство колхоза со своими семьями, некоторые жители деревни. И двоюродные братья мамины ушли. А её мать отказалась: как бросить дом и хозяйство? В огороде скоро ягода пойдёт. А в лесу чем питаться будем? Кто о нас позаботится? У мамы младший брат совсем малец. В общем, бабушка сама не пошла в лес, и дочь не пустила. И другие в деревне остались.
Было страшно ждать немца. Бабы костерили отступающих солдат: «У, ироды, куда ползёте? Не стыдно зенкам-то? Нас оставляете на поругание немчуре. Мы что ли должны с ними воевать?». Показывали на поля с рожью и льном: «А кто будет это убирать?»
Солдаты им отвечали: «Простите тётки. Нам приказано – мы отступаем. А кому нет приказа – те там воюют и там полегли». И уходили дальше.
Однажды по утру послышался шум. В деревню на мотоциклах въехали немцы. Собрали всех на околицу и объявили, что теперь здесь немецкая власть. Теперь им жить по немецким законам. Выбрали старосту и полицаев, приказали их распоряжения выполнять. За непослушание – расстрел.
Теперь все жители должны были раз в месяц приносить определенное количество продуктов немецким уполномоченным. Должны доносить о каждом вновь прибывшим в деревню. Сообщать о советских руководителях, о партизанах.
Сказали всё и уехали. Слава богу, никого не тронули.
Гаврилово – была дружная работящая деревня. Жили колхозом. Предателей в этой деревне не нашлось. По приказу выбрали старосту и полицаев. Но, в общем-то, жили мирно и занимались своими насущными проблемами.
Раз в месяц приезжали немцы с карателями. Но жители к этому дню всё припасали и отдавали положенный оброк. Собрав дань, немцы уезжали, а деревня опять спокойно готовилась к зиме.
Надо было заготовить сено, ягод, грибов. Собрать урожай с огорода. Собрать лён со своих полосок в огороде и наделать холстин для одежды.
Дети и старики ходили в лес: ставили силки и ловили дичь. Шкуры использовали на обувь. Заготавливали и лыко на лапти. Все понимали, что зима будет тяжёлой. Понимали, что затишье долго не продлится. В других местах в округе творились ужасные вещи.
Зимой в деревне стали появляться люди из партизанского отряда. Им нужна была одежда и питание. Вернулись женщины с маленькими детьми. Конечно, это не ускользнуло от глаз полицаев. И деревня узнала первую карательную операцию. Всех вернувшихся жителей, включая младенцев, согнали в сарай и сожгли. Повесили старосту и полицая. Всё это делали на глазах испуганных жителей.
Поставили старосту из чужих и чужого полицая. Издали приказ прирезать всю скотину, а мясо сдать для немецких солдат. За невыполнение – расстрел.
Бабушка рассказывала мне, как она свела курочек-несушек в рощицу, неподалёку от огорода. Бегала туда кормить и приносила яйца. Эти яйца были единственным животным продуктом для семьи.
Но однажды, когда она несла яйца, встретился полицай. Направил на неё автомат: «Где? Показывай!» Пришлось вести. Он свернул головы курицам и расколотил по одному все яйца у неё на глазах, приговаривая: «Смотреть! Смотреть!»
Молока в деревне не было. С картошки детки рахитились, а от ягод, овощей и зелени страдали поносами.
Забегая вперёд, скажу, что дядя Толя, мамин младший брат, и в дальнейшем много болел. И умер рано – в 50 лет. А маме моей, тогда её звали Татьянкой, для роста нужны были животные продукты. Она так и не выросла больше 1,4 м.
Деревня разрывалась от посещений партизан и карателей. Жители не могли никому отказать. Партизанам, потому что не хотели быть предателями. Карателям – под страхом смерти.
Как говорила мама, эти партизаны были не настоящие. Военных действий не вели, в лесу только отсиживались.
Деревня про партизан молчала. Но немцы всё-таки узнали, что они скрываются в этом лесу. И провели операцию: на рассвете начали самолётами бомбить лагерь.
Десятилетний Павел Хохлов рассказывает: «Там творилось что-то ужасное. На нас падали бомбы. Взрывы. Кругом взрывы. Стоны. Все спасались, как могли. Я бежал и падал. И снова падал и бежал. От страха плакал, орал. Потом обессилел и свалился в овраг. Увидел нору под вывороченным деревом. Залез туда, закрылся ветками. Уснул мгновенно. Проснувшись, искал брата Петю. Но не нашёл». По ночам было холодно и страшно. Хотя было лето.
Павел шёл, сам не зная куда. Хотел домой, в Москву, но где она – не знал. Но случилось чудо. Он вышел к Москве. Сам не зная как, перешёл линию фронта. Пришёл домой. Квартиры уцелела. И в ней встретился со своей мамой и сестрой. А судьба старшего брата так и осталась неизвестна. Скорее всего, он погиб под бомбами.
Не могу сказать, как разгром партизанского отряда сказался на деревне. На этот раз Гаврилово не затронула карательная операция. Они продолжали жить в своих заботах, страхе и нужде. Голодные, оборванные, замерзающие, умирающие. В 1943-м на деревню обрушился тиф. Люди умирали. Мама тоже переболела тифом. Но выжила. Ей состригли все кудряшки. А потом волосы выросли уже прямые.
Люди болели, но надо было ещё скрывать это. Если немец узнает – людей сжигали в их же домах. Люди умирали тихо. Их тихо хоронили. Но деревня не вымерла.
Мама, её братик Толик и бабушка выжили. Тяжело было. Не хватало сил, даже чтобы огород садить. И в лес нельзя: каратели лютуют. И одежда вся на износе.
Наступил год освобождения – 1944-й. Казалось, надо радоваться: немцы отходят. Но у них новое горе. Пришли немцы в деревню, с каждой хаты требуют по человеку. А молодёжь, так всю забирают. Их используют для расчистки дороги от снега.
Вот бабушка и говорит старшей дочери: «Тятьянка, собирайся, девка. Выйдешь сама, они от нас и отстанут».
Ей было страшно и обидно, что мать сама её в плен гонит: «Я боюсь, мама. Не пойду. Давай скажем, что заболели».
«Дура ты. Тогда они нас всех сожгут, Таинька. Надо идти тебе. Не обижайся. Подумай о мальце. Ты уже большая, самостоятельная. Бог даст – оставит живой. Будешь жить с чистой совестью. А приберёт – так сразу в рай».
Пошла собираться. Мать напутствует: «Ты кофту мою тёплую надень. И платок шерстяной. И варежки. А валенки вот эти, что постарей. На них не позарятся. А приличные отберут…»
Татьянка, умирая от страха и обиды, пошла к колонне. К их хате уже шёл полицай. Увидев, что она вышла, повёл девушку под дулом автомата к колонне. По дороге она увидела, что некоторые хаты полыхают. Поняла, как была права мать. Но всё равно обида осталась.
Колонна шла на запад. Днём чистили дорогу. К ночи им давали горбушку хлеба с опилками и пойло. От опилок крутило живот. Но есть хотелось зверски.
Кончилась зима. А они всё идут и идут. Отступают вместе с немцами. Снег кончился. Холод тоже, но работа стала тяжелей: убирали завалы, прорубали тропы, стелили гать.
Но были немцы, которые жалели маму. Уж больно маленькой она казалась. Ставили на более лёгкую работу. А один даже подкармливал: сухариков-галет давал, хлеба настоящего. Иногда конфетку или сахар. Иначе бы не выжила.
Однажды, уже в мае, налетели русские самолёты. И начали бомбить. Немцы разбежались, и колонна тоже. Побежали, не разбираясь, где свои, где чужие.
И Татьянка побежала. Проскочила через мост. И только она пробежала – в мост ударила бомба.
Потом она пробиралась домой по лесам, просёлочным дорогам и болотам. Было страшно, холодно и голодно. Встретила парня, который тоже сбежал из колонны. Какое-то время шли вместе. Наткнулись на какую-то часть.
Маму допрашивал военный. Она рассказала, как было. Он выдал ей справку, что она вышла из плена и ей 14 лет. В то время маме было уже 18.
Её покормили, одели, снабдили пайком и отправили домой со справкой. Её попутчика куда-то увезли. Татьянка опять шла одна.
Но идти уже можно было по дороге. Её подвозили попутчики.
Наконец, пришла в деревню. А мать встретила со словами: «Господи, разве ты не погибла?!» Рассказала, что кто-то из вернувшихся в деревню раньше, видел, что в мост, по которому она бежала, попала бомба.
Татьянке от этих слов стало обидно. Хоть и понятно, что сказаны они были не со зла.
А деревня вся была сожжена. Приходилось рыть себе землянки. Восстанавливали поля. По-прежнему было холодно и голодно. Из деревни не выпускали. Документы сгорели вместе с деревней.
Но приехал вербовщик: звал молодёжь на железную дорогу. И только тогда маме сделали паспорт. Паспорта оформлялись со слов. И год рождения маме поставили не 1925, а 1927. И назвалась она не Татьяной, а Тамарой. Видно, навсегда хотела уйти из той страшной жизни.
И поехала моя мама Татьянка-Тамара в путейном рабочем поезде колесить по всей стране.
Отдавая себя стране, тяжёлой работе, шла она навстречу своей судьбе. Гуди, гуди, паровоз! Лети, лети поезд! Подальше от войны. Навсегда! Навсегда!
Людмила Кузнецова, г. Сысерть.
#Вахта памяти #Мамина война